Вообще точильщик не менее важная персона ушедшего города, и загадочная, как и шарманщик, вспомните, в фильме “Не покидай” одним из судьбоносных, но довольно зловещих и горьких персонажей был уличный точильщик ножей, роль которого сыграл сам режиссер. Есть очень недурная песня Олега Митяева “Соседка”
А вот из той же книги Льва Успенского:
Show
- Точить ножи-ножницы! - слышалось во дворе, и я, уже несколько подросший, делал все, что от меня зависело, чтобы оказаться там и, замерев, смотреть - как это делается. На плече точильщик таскал с собой самый обычный точильный станок... “Обычный”? Я не согласен с таким определением. Это был почти в точности такой станок, да каком в сытинском издании “Робинзона Крузо” восхитительный герой повести правил и точил свой страховидный режущий инструмент. И я трепетал при одном его виде. Точильщик, придя, затыкал за всякие железки и жестянки, прибитые к раме станка, множество разных ножей, ножичков, ножищ, от огромных секачей и резаков из мясной лавки до всевозможных “мальчишецких” перочинных. В особом ящике у него лежали бритвы; (не только электрических, но даже простых “безопасных” бритв “Жиллетт” в те годы еще не знали), так что эти бритвы были обычными, “опасными”, как сейчас у парикмахеров.
На горизонтальной оси точила были насажены разные круги - для точки, для правки, не знаю, для чего еще: розоватого камня и серого, шероховатые и гладкие. Из-под приложенного к быстро вращаемому ножным приводом кругу ножа сыпались кометным хвостом синие, оранжевые, красные искры. Камень свистел, сталь шипела тонким, змеиным шипом... Вытаращив глаза, я следил за этим
таинством...
Они никому не заговаривали зубы. У каждого из них за плечами было нечто совершенно ясное - ремесло, уменье, мастерство. Те были - пусть хоть вот эстолькими, да - купчиками; эти же - мастеровыми. У них, как у деревенских плотников, бондарей, кузнецов, были своя гордость, свои секреты, свое достоинство. С ними я мог найти общий язык; с теми - никогда.
Мне с ними было весело потому, что им нравилось, как мальчишка пялит глаза на работу: а еще - барчонок! Дашь такому дядьке ножик-складешок, и он его деловито похвалит или, наоборот, скажет, покачав головой: “Ну, паря, и нож у тебя! Таким только кашу-размазню перепиливать, да и то подогревши... Сходи ты, голубь, на Симбирскую улицу в скобяную лавку, купи себе там настоящий нож. Как войдешь, подойди к старику, скажи: “Петр Васильев, точильщик, прислал... Велел мне к вам идти!” Вот то будет нож! А этим твоим
отопком и гаманец в чижики играть не вырежешь!” Скажет - как отрежет, а не обидно: поговорили с тобой, как с человеком. Но есть у меня и еще одна причина любить точильщиков. Судьба свела меня с самым, вероятно, необыкновенным из них.
Каждый год, заблаговременно выхлопотав себе зимой заграничный паспорт, этот точильшик садился на поезд и ехал до которой-нибудь
из наших пограничных станций: сегодня - до Вержболова, в другой раз - до Волочиска. В багажном вагоне следовал за ним один предмет - точно такого же типа, как у дворовых точильщиков, но облегченной конструкции! - точильный станок.
У границы Устинов высаживался, получал свой багаж и переходил пограничную линию пешком, с этим станком за плечами. И все лето - он - путешествовал с ним по “Европам”, забредая в этом году в Татры, в следующем доходя до Пиренеев, еще год спустя оказываясь либо
в Бретани, либо за Балканами. Он неспешно ходил там, “точа ножи-ножницы”, и не только ничего не затрачивал на такую “заграницу”, но, напротив того, привозил домой некоторый заработок - во франках, лирах, гульденах и тому подобном.
“Вот, Лева, когда эта несчастная война кончится, и вы вздумаете посмотреть белый свет, - послушайте меня. Не ездите по заграницам в экспрессах, не живите в тамошних отелях... Добудьте себе что-нибудь вроде моего станка, переваливайте рубеж... За один год вы увидите и узнаете больше, чем все эти “экспрессники”, вместе взятые...”
На горизонтальной оси точила были насажены разные круги - для точки, для правки, не знаю, для чего еще: розоватого камня и серого, шероховатые и гладкие. Из-под приложенного к быстро вращаемому ножным приводом кругу ножа сыпались кометным хвостом синие, оранжевые, красные искры. Камень свистел, сталь шипела тонким, змеиным шипом... Вытаращив глаза, я следил за этим
таинством...
Они никому не заговаривали зубы. У каждого из них за плечами было нечто совершенно ясное - ремесло, уменье, мастерство. Те были - пусть хоть вот эстолькими, да - купчиками; эти же - мастеровыми. У них, как у деревенских плотников, бондарей, кузнецов, были своя гордость, свои секреты, свое достоинство. С ними я мог найти общий язык; с теми - никогда.
Мне с ними было весело потому, что им нравилось, как мальчишка пялит глаза на работу: а еще - барчонок! Дашь такому дядьке ножик-складешок, и он его деловито похвалит или, наоборот, скажет, покачав головой: “Ну, паря, и нож у тебя! Таким только кашу-размазню перепиливать, да и то подогревши... Сходи ты, голубь, на Симбирскую улицу в скобяную лавку, купи себе там настоящий нож. Как войдешь, подойди к старику, скажи: “Петр Васильев, точильщик, прислал... Велел мне к вам идти!” Вот то будет нож! А этим твоим
отопком и гаманец в чижики играть не вырежешь!” Скажет - как отрежет, а не обидно: поговорили с тобой, как с человеком. Но есть у меня и еще одна причина любить точильщиков. Судьба свела меня с самым, вероятно, необыкновенным из них.
Каждый год, заблаговременно выхлопотав себе зимой заграничный паспорт, этот точильшик садился на поезд и ехал до которой-нибудь
из наших пограничных станций: сегодня - до Вержболова, в другой раз - до Волочиска. В багажном вагоне следовал за ним один предмет - точно такого же типа, как у дворовых точильщиков, но облегченной конструкции! - точильный станок.
У границы Устинов высаживался, получал свой багаж и переходил пограничную линию пешком, с этим станком за плечами. И все лето - он - путешествовал с ним по “Европам”, забредая в этом году в Татры, в следующем доходя до Пиренеев, еще год спустя оказываясь либо
в Бретани, либо за Балканами. Он неспешно ходил там, “точа ножи-ножницы”, и не только ничего не затрачивал на такую “заграницу”, но, напротив того, привозил домой некоторый заработок - во франках, лирах, гульденах и тому подобном.
“Вот, Лева, когда эта несчастная война кончится, и вы вздумаете посмотреть белый свет, - послушайте меня. Не ездите по заграницам в экспрессах, не живите в тамошних отелях... Добудьте себе что-нибудь вроде моего станка, переваливайте рубеж... За один год вы увидите и узнаете больше, чем все эти “экспрессники”, вместе взятые...”
